– Ты останешься одна. Ты это понимаешь? Одна! Ты сломала всех, кого могла! Тьфу! – он сплюнул в сторону и ушел.
Женщина вздрогнула, когда захлопнулась дверь за ее дочерью и зятем.
***
– Дорогие мои! Я так рада, что вы сегодня пришли! Такие красивые, нарядные! Дайте я вас всех обниму!
Елизавета Петровна сияла в красном нарядном платье, оно красиво облегало ее стройную фигуру. Бежевые кожаные туфельки делали ножки длиннее и стройнее, а в ушах переливались новые бриллианты в обрамлении белого золота.
– Вы полюбуйтесь, какие милые маленькие огоньки у меня в ушах! Мариночка с утра заехала, чтобы их вручить. И вот я вас встречаю в них!
– Ничего себе маленькие, эти булыжники съели наш семейный бюджет за половину года! – злобно прошипел Толик, зять именинницы.
– Ой, Марин, за что? – он поперхнулся, получив тычок локтем от собственной жены.
– Толик, прекрати сейчас же, это моя мать! И это не последние наши деньги, можем себе позволить! – зашипела в ответ Марина. – Мы твою мать то в Турцию, то в Египет, то по Европам, а последний раз она так вообще всю Азию объехала! Я ничего тебе про расходы не сказала.
Пока Марина и Толик шипели друг на друга, сестра Елизаветы Петровны с мужем и внучка, дочь Марины, прошли в гостиную. Роскошный букет лилий стоял в хрустальной вазе прошлого века. Сестра с мужем принесли букет ванильных роз, а в подарок… Но об этом позже.
Гостей встретил красиво накрытый стол. Гости расселись и решили начать праздновать, открыли шампанское, белое и красное вино. Фужеры радостно принимали влагу, праздник начался.
– Мамочка, я хочу тебя поздравить с такой красивой датой, с твоим юбилеем! Помню-помню, мы не называем цифры. Но ты самая молодая, красивая, талантливая. Мы всей семьей, Катенька, я и Толик, желаем тебе крепкого здоровья и много лет радости. Как же тебе идут эти серьги, прямо к платью!
Марина не сказала мужу, что помимо сережек с бриллиантами мама получила в подарок и это красное платье, и новые туфли, полный уход в салоне, который занял целый день. И более того, практически весь стол был оплачен дочерью. Марина благоразумно промолчала, надеясь, что мама оценит внимание и постарается не проболтаться.
– Спасибо, Мариночка! Я так долго готовилась к празднику. Закупала продукты, продумывала меню. Рассчитывала, экономила.
Марина похолодела.
– Ой, Толик, что-то ты неважно выглядишь… Небось жаль было деньги на меня тратить? Так тут не деньги, а так, мелочь… Куда тебе, – Елизавета Петровна повернулась в сторону входной двери. – Катенька, голубчик, открой дверь, еще гости пришли.
Зять закашлялся, но промолчал. Внучка открыла дверь, и в прихожую ввалились школьные подруги Елизаветы Петровны.
– Ой, ой, ой, сто лет, сто зим! – заверещали подружки. – С днем рождения, дорогая!
Они вручили имениннице подарки и цветы и сели за стол.
– Ну, кто скажет тост?
– Лизочка, дорогая! Ты сегодня необыкновенно хороша, – подняла фужер с шампанским подруга Нина. – Ты выглядишь на сорок пять, баба-ягодка опять.
– Да, да! – подхватила подруга Люся. – Крепкого тебе здоровья и оставайся такой же молодой!
– Конечно, я всегда выглядела намного моложе вас, – победоносно засмеялась именинница.
Она подавила комок, подкативший к горлу, ведь в магазине ее назвали «старой каргой и скандалисткой». А что она? Она же просто выбирала продукты в магазине со скидкой. Ну и что, что деньги Марина дала, конечно, ведь на ее пенсию не разгуляешься, а пыль пустить в глаза надо. И эта разукрашенная кассирша, ногти в три сантиметра, ресницы как опахало и чернющие татуированные брови в половину лица, не хотела пробивать скидку.
Да не на ту напала!
За столом на минуту воцарилась тишина, но Елизавета Петровна быстро ее разбавила. Она повернулась к сестре, сидящей рядом.
– А что, Валентина, как твоя дочь поживает? Что новенького в ее жизни?
Сестра оживилась и начала рассказывать, что дочь, работая тату-мастером, «раскрутилась». Клиентов у нее много, отбоя нет, она делает прекрасные рисунки. И теперь дочь планирует открыть свой тату-кабинет, а со временем и салон.
Елизавета Петровна опустила глаза и стала терять интерес к рассказу. Она попивала красное вино. Вдруг Елизавета Петровна не выдержала и осадила сестренку:
– Валя, твоей дочери лучше бы в вуз технический поступить. Образование в наше время необходимо. А она рисунки какие-то бьет, – женщина поморщилась, вспомнив брови кассирши. – Тут у нас в магазине кассирша с такими бровями! Наверное, твоя ей делала.
– Лиза, ну что ты! У дочки же художка, она всегда рисовала отлично. Зачем ей технический вуз, она художник! – воскликнула сестра.
– Угу, художник от слова «худо», –припечатала Елизавета Петровна и поставила фужер на стол.
Ефим, муж Валентины, недовольно хмыкнул, но не стал вмешиваться и продолжил ковырять вилкой оливье.
– Толик, налей мне еще вина!
– Мама, ты бы не налегала так на напитки. В твоем возрасте… – начала дочь.
– Что в моем возрасте, Марина? Вот девчонки мои говорят, что я на сорок пять выгляжу.
– Все же не увлекайся, с твоей гипертонией… Так, по маленькому глоточку. А папу ты не позвала? Я ведь просила.
– А зачем мне в доме этот предатель? Бросил нас с тобой, когда ты была еще маленькая. А я… Да я с ног сбилась, тебя воспитывая.
Марина поморщилась и ответила матери:
– Ну, положим, отец внес свою лепту и в содержание нас с тобой, и в мое воспитание, образование. Квартиру мне подарил. Катюшку нашу любит, подарки, парки и все такое.
– Ой, ну не переработался… – съязвила Елизавета Петровна, поднося ко рту вилку с кусочком мясной нарезки.
Она смаковала вкусное мясо.
– Лизк, а все же зря ты мужика поедом ела-то! – захохотали подружки. – Все тебе не так. А мужик то какой хороший! И дочь любит, и внучку. Вон какие подарки им дарит. Катюшка ваша и вокалом занимается, а это не три копейки стоит, однако!
– Не ваше дело! – раскраснелась именинница. – Вот ты, Нинка, жрала бы поменьше, так тебя бы и замуж взяли, если б стройная была, как я. А ты, Люся. Вот как твой с тобой живет? Ты же старая и дряблая. Уколы бы в лицо поделала, что ли. Ведь сколько сейчас процедур новых.
Подружки покраснели от возмущения, никто не хотел ругаться, но, похоже, обстановка только накалялась. Валентина решила спасать положение, она встала и вышла из комнаты. Вернулась с пакетом в руках, по размеру подарка угадывалось, что внутри картина.
Она аккуратно распаковала картину и, не поворачивая ее к гостям, начала говорить:
– Лизонька, сестричка моя! Я всегда восхищалась твоей красотой!
«Конечно, у тебя и половины того нет, чем меня господь одарил», – подумала Елизавета, но промолчала, внимательно слушая сестренку.
– Лизонька, Ефим написал твой портрет. Это тебе! – и она повернула картину лицевой стороной к зрителям.
Портрет был восхитительным, Елизавета была изображена на нем в самом лучшем ее возрасте. В позе императрицы она восседала в золоченом кресле. Бархатное платье бледно-голубого цвета ласкало тело, старинные кружева обнимали обнаженные плечи. Руки целомудренно лежали на коленях, пальцы в перстнях, а на лебединой шейке было изображено жемчужное ожерелье.
Это ожерелье хранилось в их семье с незапамятных времен, когда-то давно, Елизавета Петровна отдала его Вале со словами:
– Носи его. Мне жемчуг не идет.
В гостиной воцарилась тишина, было слышно, как стучали от восторга сердца. Даже именинница не нашла к чему придраться, и портрет, и дама на нем были безупречны.
«Это словно моя лучшая версия», – промелькнула мысль у Елизаветы.
Она встала, подошла к сестре и обняла ее. Подойдя к Ефиму, Елизавета Петровна наклонилась к нему и на ухо горячо прошептала:
– Фима, ты гений. Я сейчас заплачу, – и быстро отошла от мужчины.
За столом раздались аплодисменты, все наперебой загомонили.
– Бесподобно!
– Ефим, это потрясающе!
– Вот это да! Лиза просто божественна!
Фима тактично улыбался в ответ, он знал, что подарить сестре жены. Лиза столько лет пилит Валю, что мужчина просто решил перекрыть той кислород. Пусть любуется портретом, все равно все знают, что кроме красоты в Лизке хорошего почти ничего нет.
Нина и Люся вспомнили, что Катенька, внучка именинницы, занимается вокалом, и попросили ее спеть.
– Да, Катюш, порадуй нас, спой, – улыбнулась дочери Марина.
Девочка, тоненькая, красивая, с невероятно огромными глазами встала неподалеку от стола и запела. Катя пела и пела, а каждый сидящий за столом вспоминал что-то давнее и хорошее из своей жизни. И надо же, Елизавета вспомнила бывшего мужа, и у нее тут же испортилось настроение.
Песня закончилась шквалом оваций, довольная Катя поклонилась благодарной публике. А Елизавета Петровна пробубнила себе под нос:
– Я лучше в молодости пела. Еще учиться и учиться…
Девочка покраснела и выбежала из комнаты, Марина кинулась за ней. Через несколько минут она вернулась в гостиную одна, глаза ее сверкали.
– Вот как ты так можешь, мама?! Катя учится, готовит эту песню на конкурс, а ты!
– Ну я же так и сказала, что ей еще учиться надо! – парировала мать.
– Мама, ну зачем ты сразу лишаешь вдохновения ребенка?! Меня все детство пилила, и пою я плохо, и рисую. Я у тебя все плохо делала. А мне нужно было твое одобрение. Почему тетя Валя и дядя Ефим всегда поддерживают свою дочь?
Марина не сдерживала слез от обиды за ребенка.
– Они ее хвалили даже тогда, когда у нее не получалось. Они говорили пробуй, пробуй, и все получится. И теперь она известна и как художник, и как тату-мастер! А я? Почему ты нас не любишь? И отца ты задергала… Он только из-за тебя ушел!
Вино ударило в голову Елизавете Петровне.
– Ну знаешь, Марина! Ты так с матерью не разговаривай, не доросла еще! – она ударила рукой по столу, и фужер с вином упал на бок.
Гранатового цвета жидкость быстро впиталась в белую ткань, Толик встал и пошел к жене и дочери.
– Иди, иди, подкаблучник! – со слезами на глазах процедила Елизавета.
Толик сделал вид, что не услышал. Семья ему дороже, чем скандал с разгоряченной пенсионеркой, пусть даже и родственницей, он переживал и за дочь, и за Марину.
Нина и Люся попытались начать какую-то тему, но не получилось. Елизавета Петровна сидела с каменным лицом оскорбленной добродетели. Подружки переглянулись и хором сказали:
– Ладно, Лиза, мы, пожалуй, пойдем. Все было очень вкусно, правда, не все было красиво. Зачем ты так? Это твоя внучка. Да и дочь ты зря обижаешь.
Женщины быстро ушли, за столом остались именинница и ее сестра с мужем. Ефим вяло ковырялся в пирожном, он не любил Лизу, но Валя настояла, чтобы они пришли вместе. И все вместе стали свидетелями того, как у Елизаветы отказали тормоза. На месте Вали он бы треснул эту гадкую женщину, все к ней с душой, с открытым сердцем. А она… Она только и может, что раздавать плевки и оплеухи все окружающим.
«И чего ей хватает? Да ремня хорошего», – думал Ефим. – «Хотя, конечно, уже поздно. Тот поезд не то что ушел. Его переплавили на мелочь».
Валя встала, подошла к сестре, положила ей на плечо руку.
– Лиза. Так нельзя. Нельзя так… Это же твои дети. Что ты наделала?..
Ефим слегка задержался, дождался, чтобы Валентина ушла к Марине, и придвинулся к Лизе. Высокий, красивый, как греческий бог, известный художник, он больше всего на свете любил своих девочек. И он с трудом сдержался, чтоб не треснуть Лизке по шее.
Очень тихо, медленно, с расстановкой он говорил ей жесткие слова.
– Ты, Лиза, виновата в том, что муж твой Мишка остался один. Ты его сломала. Марина подавала надежды, ты ее сломала. Хорошо, что у нее есть Толик. Теперь ты сломала будущее твоей внучки. Ты довольна? Ты наелась?
Елизавета молчала, она не могла пошевелиться, а Ефим продолжал:
– Мы все сейчас уйдем, и ты останешься одна. Ты это понимаешь? Одна! Ты сломала все! Чтоб ты лопнула как мыльный пузырь! Ты пустышка. В тебе кроме красоты одна черная грязь. Тьфу! – он сплюнул в сторону и ушел.
Женщина вздрогнула, когда захлопнулась дверь за ее дочерью, она смотрела вперед невидящим взглядом, словно окаменела. А затем заплакала. А потом стало происходить то самое….
– Мама, ты таскала его по судам. Из-за этого папа стал деньги отправлять переводами. Чтобы были доказательства, если ты снова затеешь тяжбу.
***
Елизавета не помнила, сколько она просидела за столом. Силы пошевелиться пришли, когда за окном разливалась глубокая ночь. Она оглядела стол – тарелки с остатками еды, пятна вина, фужер на боку.
«Скатерть загубила. Надо было солью присыпать сразу», – растерянно думала женщина.
«Все ушли. Ефим все правильно сказал – они уйдут, и я останусь одна. Вот оно, одиночество. Пророчество одиночества. Когда-то я стихи об этом писала. Но ведь я думала, что меня это не коснется».
Елизавета Петровна гладила скатерть, сквозь слезы она смотрела на свои руки, которые уже были покрыты россыпью коричневых пятен.
«Я старею. Я безнадежно старею. Еще никто не ухватил молодость за хвост. А теперь еще и обидела всех».
Давно уже были сброшены туфли, они разлетелись под столом. Ноги благодарно гудели, восстанавливая в сосудах кровообращение.
«Мариша, Маришечка, девочка моя! Я ведь только сегодня поняла, что причиняю тебе боль. Надо позвонить. Да, надо позвонить».
Женщина устало поднялась со стула, посмотрела на часы – первый час ночи.
«Нет, не надо ночью. Завтра. Утро вечера мудренее…»
Взгляд упал на картину – молодая женщина в роскошном платье смотрела на свое живое отражение с укоризной.
«Молчи! Молчи! Ефим прав. Господи, как он прав. Ну почему я такая злая? Почему мне необходимо кого-то обидеть, задеть, унизить… Фима, ты моя проснувшаяся совесть. Тебе надо было меня треснуть, причем давно. Зачем ты молчал столько лет? Фима…»
Лиза устало ссутулила плечи, босиком она вышла в прихожую и встала напротив зеркала. Оно было беспощадно, на Елизавету смотрела немолодая, глубоко несчастная женщина. В глазах не было былого огня, она увяла.
Простояв часть ночи у окна, уже на заре рождающегося дня Лиза убрала со стола посуду. Сложила салаты в контейнеры, перемыла фужеры, замочила в пятновыводителе скатерть.
Эти неторопливые механические движения помогли ей переждать ночь.
– Мариночка, доченька! Пожалуйста, не бросай трубку. Мне надо тебе многое сказать.
– Что сказать, мама? Ты уже все сказала вчера, – треснувший голос дочери свидетельствовал о бессонной ночи. – Зачем ты звонишь? Больнее чем было, уже не будет…
– Марина, доченька, я умоляю тебя, прости. Прости свою неразумную мать. Я причинила тебе вчера столько боли.
– Только вчера, мама?
– О чем ты? О детстве?
– Да, мама, о детстве. Ты знаешь, что я нашла у папы на даче? Я нашла папку, в которой записан каждый рубль, потраченный на нас, на тебя и меня.
– Что это значит, Марина? Я не понимаю, – в голосе Елизаветы Петровны было искреннее недоумение.
– Я убиралась у папы на даче и случайно наткнулась на эту папку. Он увидел ее, мама, он побледнел, он задрожал. Он сказал, что забыл выбросить все эти чеки и квитанции. Мама, я увидела, сколько денег он переводил нам. А ты твердила, что он негодяй, что мало дает денег, – голос Марины дрожал.
– Мама, ты таскала его по судам. Из-за этого папа стал деньги отправлять переводами. Чтобы были доказательства, если ты снова затеешь тяжбу.
Женщине нечего было ответить дочери, она не ожидала, что эта правда когда-нибудь всплывет. Елизавета Петровна все больше и больше осознавала, что вытворяла в своей жизни.
– Помнишь, мама, мы ездили в санаторий? Ты говорила, что с трудом скопила деньги на путевку, что часть путевки тебе оплатили на работе. Но в папке были чеки за оплату путевки и билетов на поезд. Мама, почему ты молчишь?
Елизавета плакала, она ужаснулась тому, насколько чудовищно было ее поведение. Сколько гадких и мерзких поступков, сколько она совершила предательств, и сейчас она на грани потери своих близких.
– Марина, девочка моя, я прошу у тебя прощения. Я прошу прощения у Анатолия и у Катеньки. Мне нет оправдания. Я вижу. Я действительно чудовище. Прости, если сможешь… – в трубке разлилась тишина.
Марина положила замолчавший телефон, прислонилась к стене и сползла на пол. Слезы текли по ее лицу, а в глазах была невероятная боль.
Толик молча сел с ней рядом и просто держал ее руку, с другой стороны села Катя. Она прислонилась к маминому плечу и гладила ее по ноге.
Слова были лишними.
Елизавета Петровна поняла, что на этот раз в ее жизни случилась беда, она снова включила мобильный телефон.
– Миша, здравствуй!
– Здравствуй, Лиза.
– Миша, пожалуйста, поговори со мной, – женский голос осип до шепота.
– О чем, Лиза?
– Миша, Марина тебе звонила? Она тебе рассказала?
На том конце абонент тяжко вздохнул, помолчал, прокашлялся.
– Да, Лиза. Я все знаю.
– Миша, что мне делать? Прости меня за прошлое! Если сможешь, прости, пожалуйста.
– Эх, Лизка, Лизка. Как я любил тебя. На руках носил. Лилии эти вонючие таскал тебе охапками. Чего тебе не хватало? Что случилось с той красивой девочкой, за которой бегала половина школы? А, Лиз? – мужчина не ждал ответа, он понимал, что эти ответы уже ничего не изменят.
– Миша, прости меня!
– Лиз, не надо. Перегорело все. Катьку я тебе не прощу.
Потом были разговоры с Ниной, Люсей, Валентиной. Женщины не упрекали Елизавету, они дали ей возможность выговориться, покаяться, попросить прощения.
День был очень тяжелым.
Последний номер, который Елизавета Петровна набрала, был номер Ефима. Гудки шли долго, раз за разом Лиза набирала его номер, наконец раздалось долгожданное «Алло».
– Фима, здравствуй! Спасибо, что все же ответил.
– Лиза, я взял телефон исключительно из любви к моим девочкам и уважении к семье твоей дочери. Постарайся быть лаконичной.
– Фима… Ефим… Я… Я всю ночь думала. Твои слова были как гром среди ясного неба. Фима – ты моя пробудившаяся совесть.
– Даже так, – хмыкнул Ефим.
– Фима, да. Послушай, ты прости меня, пожалуйста. Нет, не так. Я прошу у тебя прощения. Я заигралась в злыдню.
– Это точно, Лиза.
– Фима, я понимаю, что переделать меня невозможно. Тебе надо было сказать это все давно. Может быть, я раньше бы опомнилась. Но теперь. Я буду стараться не причинять боль своим близким людям. Ведь я люблю всех, и Валечку, и Маришку, и Катюшу, и Толика. Я и тебя люблю, Фима.
Мужчина в ответ молчал, он слушал, в трубке было только его дыхание.
– Фима?
– Хорошо, Лиза. Мы принимаем твои извинения и не оставим тебя в одиночестве. Но помни, красота человека не в его лице, а в его поступках.
– Я запомню, Фима. Спасибо тебе. Обними девочек.
Прошло несколько дней. Елизавета Петровна встретилась с бывшим мужем. Они долго гуляли по парку, обедали в кафе и снова гуляли.
– Лизка, ты все такая же красивая, – улыбался мужчина.
– Скажешь тоже. Шестьдесят лет – это тебе не хухры-мухры, – хихикнула оттаявшая Лиза.
Елизавета любовалась Михаилом. Высокий, сохранивший остатки стройности, с потрясающей сединой, красивый мужчина смотрел на нее как тогда, в молодости.
– Миша, ты поможешь мне восстановить доверие детей? – тревожно заглядывала она ему в глаза.
– Помогу, птица ты перелетная. Но только сил тебе понадобится о-го-го сколько!
– Я не боюсь, Миш. Мне надо изменить то, что я наделала.
Календарь перелистывал дни, Елизавета Петровна, достав из загашника деньги, записалась на прием к психологу. Она начала работу над собой.
Это было очень сложно. Продираться сквозь заросли своих убеждений, учиться принимать людей такими как есть, она часто плакала, рыдала. Ругалась со своим портретом, обвиняя себя молодую в черствости, и читала, читала запоем книги, рекомендованные психологом.
Недалеко от дома был Дворец культуры, Елизавета Петровна сходила на концерт хора «Лейся, песня». В коллективе были возрастные дамы, такие, как она. Когда прозвучала песня «Эхо любви», Лиза плакала от того, как сильно она обидела внучку.
Наступало время действовать, вместе с бывшим мужем они разработали план. Продумав все нюансы, просчитав возможные варианты развития событий, Михаил позвонил дочери.
– Папка, здравствуй!
– Маришечка, привет, родная! Как Катюшка?
– У нас все хорошо. Готовимся к конкурсу. Катя успокоилась, я ей все объяснила. И она по-прежнему будет петь «Эхо любви».
– Мариш, я хочу пригласить вас в парк. Сниму беседку, сделаем шашлык. Ты придешь с Катюшкой и Толиком. Как ты на это смотришь?
– Ой, папка, как здорово! Что с нас?
– Ничего. Банкет с меня, – Михаил засмеялся. – Это просто шашлык. И еще. Я пригласил маму.
– Марин, мы просто поедим мясо, может, поговорим. Никто никому не обязан. Это мое желание.
– Хорошо, пап. Я думаю, ты знаешь, что делаешь, – Марина в смятении посмотрела на мужа.
– Марин, давай сходим, – Толик обнял жену и тихонько подул ей на волосы.
Наступил день Х.
Елизавета Петровна с Михаилом уже вовсю суетились в беседке. Мангал, мясо на шампурах, на столе термосы с горячим чаем, в пластиковых тарелочках нарезанные помидоры, огурцы, пакет с маринованным луком.
– Ну что, хозяева, принимайте гостей! – раздался голос Анатолия.
Он обнимал за плечи жену и дочь, и такой единой тройкой они подошли к беседке.
– Деда! – Катюшка подбежала к Михаилу.
– Привет, пап! Здравствуй, мама!
– О-о-о! За стол, честная компания! – Михаил рулил как ледокол. – Налетай, честной народ, вас шашлычник всех зовет!
Атмосфера разрядилась, на лицах засверкали улыбки, пиршество началось. Михаил как опытный переговорщик знал, что на сытый желудок человек всегда мягче.
Накормив от души своих близких, он перешел ко второй части Мерлезонского балета.
– Дети мои, а вы знаете, что мы с Елизаветой Петровной записались на танцы? Не знаете, а мы записались! Лиза, покажем?
Лиза все это время старалась молчать и только незаметно подкладывала в тарелочки то кусочек помидора, то маринованный лучок. Но теперь она была готова.
Михаил включил на телефоне музыку, Лиза скинула с плеч палантин, они встали на расстоянии, медленно подошли друг к другу. Михаил обошел Лизу, обнял ее за плечи, скользнул правой рукой по стройной ноге и тут же поднял ее вверх. Лиза повернулась лицом к Мише, они начали танец.
– Это бачата, – шепнула Марина на ухо Толику.
Она не ожидала, что мать настолько сможет овладеть своим неистовым характером. Танец зажег всех присутствующих, на них оглядывались прохожие, гуляющие по парку. Пара действительно притягивала взгляды.
– Мама, я не ожидала от тебя! – не выдержала Марина.
– Мне психолог посоветовал, – скромно ответила Елизавета.
– Психолог?!
– Да, Мариш. Я после своей выходки долго думала. Решила обратиться за помощью. Твой папа меня поддержал. Нет-нет, я его не заставляла. Я просто попросила у него прощения.
– Папа? – Марина удивленно смотрела на отца.
– Да, Мариш, я подумал, что каждому нужен шанс на прощение. Лиза его заслужила.
– Я позвонила каждому, кого я обидела. Я объяснила, что с помощью психолога мне стали открываться новые вещи. Люди не заслуживают моих оскорблений. И поэтому сегодня я еще раз хочу попросить у вас прощения.
Лиза встала из-за стола, она кусала губы, но говорила эти слова, слезы в глазах выдавали волнение.
– И еще. Катюша, девочка моя. Твоя бабушка сказала тебе гадкую вещь. Прости меня, дружочек. У меня к тебе есть просьба. Поскольку я теперь пою в хоре, я репетировала твою песню. И знаешь что? Я прошу тебя вместе со мной записать эту песню в профессиональной студии. Не захочешь, спой песню одна. А мне подаришь диск с записью.
Лиза не выдержала, она села на стул и зажала рукой рот, слезы раскаяния душили ее.
– Ба! Это правда? Конечно, я согласна! И петь мы будем вместе. Только надо порепетировать. И обещай слушаться меня! – Катюша подбежала и обняла бабушку.
Лиза обхватила внучку руками и крепко прижала ее к себе.
Елизавета Петровна наконец поняла, что ценность в жизни — это не красота, а любовь. Любовь близких, забота о них. Ведь что мы друг без друга? Поодиночке сложно, и дело не в стакане воды, дело в той силе, которую дает нам любовь.
