Ксюшу ничуть не напугали милицейские машины, сгрудившиеся у подъезда – так, проснулось любопытство, но не более. Район у них был неблагополучный, часто кого-то вязали, один раз даже на глазах у Ксюши выбивали дверь в подъезде на первом этаже. Сколько раз мама уговаривала отца переехать, но это была квартира его матери, где в зале на диване сорок шесть лет назад родился он, и покинуть эти стены, впитавшие его первый крик, папа никак не мог.
Отца Ксюша очень любила, была типичной папиной дочкой. Маму она стеснялась, хоть и скрывала это, потому что та была цыганкой, самой настоящей. Родственников мамы Ксюша ни разу не видела – те прокляли ее, когда мать сбежала из-под венца к ее папе, который был на десять лет старше невесты, не цыган, да еще и католик. В ней было слишком много цыганского, и дети во дворе ее дразнили, больше не за внешность, конечно, а за маму, которая так и ходила, одетая в цыганку и говорившая с детьми на своем языке. Если бы не папа, который, когда нужно, угощал всех конфетами, а в другой раз обещал выдернуть ноги всем обидчикам и вставить вместо них спички, Ксюше было бы совсем плохо. Но благодаря папе их с братьями в итоге перестали дразнить и приняли во дворе и в школе за своих.
В подъезде было тихо, так что Ксюша даже подумала, что машины тут столпились специально, чтобы отвлечь от другого, нужного им подъезда. Но на лестничной площадке она замерла, в ужасе уставившись на выбитую дверь, на кошку Мусю, забившуюся под мусоропровод.
— Кис-кис-кис, – позвала она.
Муся не отзывалась.
Ксюша тихонько прошла в квартиру. Только она туда вошла, сразу услышала глухие голоса, почувствовал чужой запах. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она ринулась прочь, заглушая шагами свое взрывающееся сердце.
Остановилась она во дворе, около лавочки. Оглянулась – никого нет. Коленки дергались, словно она вдруг стала куклой на веревочках. В висках стучало: что произошло, почему они там? Но вернуться домой она не могла. Ксюша опустилась на лавочку и просидела там до позднего вечера, когда ее нашел там младший брат Костик, который без всяких предисловий сказал:
— Папу арестовали.
***
Училась Ксюша на психологии. Это было модно, сама она хотела бы работать с детьми, но папа сказал, что это не перспективно. Но постепенно она втянулась, и теперь ей нравилась психология. Она была лучшей ученицей на курсе, не потому, что особо талантливая, а потому, что очень старательная, да и декан факультета, Игорь Станиславович, почему-то был о ней лучшего мнения, чем она была: отправлял ее на студенческие конференции, выдвигал ее на стипендии, даже в статью свою включил – она заходила к нему после пар и вносила в таблицу данные, которые он ей диктовал. Вот и сегодня она подумала, что он вызывал ее для чего-то такого.
Игорь Станиславович плотно закрыл дверь, сел напротив Ксюши и сказал:
— Я слышал, отца твоего арестовали?
Ксюша вздрогнула.
— Сочувствую, Ксюша, сочувствую. Родных не выбирают, так ведь? Ты не подумай, у меня к тебе претензий нет, ты же не знала, что твой отец этим занимается. Ведь не знала?
Ксюша, казалось, впечаталась в стул, стараясь исчезнуть. Голос ей изменил, и она лишь судорожно покачала головой.
— Ну вот! Я тоже так думаю. Ты ни в чем не виновата, Ксюшенька, но… Я про Евгения хотел поговорить.
Евгений – гордость вуза, победитель всевозможных олимпиад и конкурсов. Учился он курсом старше на международных отношениях. Все девчонки были в него влюблены, это не шутка, все – ко всему прочему он был высоким голубоглазым блондином, не столько красивым, сколько очаровательно милым, разбивая любое, даже самое защищенное от мужских чар сердце. Конечно, Ксюша тоже в него влюбилась, но особо не мечтала о взаимности. Все решил случай.
Это было на втором курсе. На большой перемене на первом этаже, где стояли киоски с пирожками и чаем, первокурсницы устроили разборки. В чем там дело было непонятно, но две девочки особенно сцепились: одна была полненькой, с азиатским лицом, другая высокой худосочной блондинкой с ярким макияжем. Блондинка песочила полную, обзывая ее самыми разными словами, а толпа других девчонок только подзуживала их. Потом блондинка толкнула соперницу, та упала, и ее юбка задралась, показав заштопанные черными нитками колготки, и все засмеялись. А потом блондинка плюнула на соперницу, и все опять загоготали.
Вообще, Ксюша никогда не дралась, даже когда девчонки во дворе и в классе ее дразнили. Но тогда словно помутнение какое – она кинулась на эту блондинку, отгоняя ее от несчастной жертвы.
Свидетелем этого и стал Евгений. И когда подружки блондинки окружили Ксюшу, он шагнул из толпы и сказал:
— А ну, разошлись!
Девчонки кинулись врассыпную, а он протянул руку Ксюше и вывел ее из толпы. Они пошли на улицу, и в тот день на пары уже не вернулись: прогуляли и проговорили до вечера.
Так все и началось. А теперь они уже год, как были парой, она даже с родителями его познакомила.
Игорь Станиславович тем временем продолжал:
— Ты же знаешь, как он много работает, какие перед ним стоят перспективы. Ты же хочешь, чтобы у него все получилось?
Ксюша кивнула.
— Ну вот и хорошо! – почему-то обрадовался он. – Ты пойми, я все понимаю, но зачем ему жизнь ломать? Ты цыганка, девушка с историей, а теперь еще и отец-уголовник… Ну как он сможет с такой спутницей карьеру строить? А ты же девушка серьезная, не хочешь, чтобы это у вас было временно? Вот… Я бы тебе посоветовал с ним порвать. Освободить его, сам он человек приличный, не сможет тебе объяснить, но я-то знаю, со мной он говорил…
— Что он говорил? – вскинулась Ксюша.
— Ну что… Что жалеет тебя, не хочет тебя обижать, но и сам понимает, что свадьба с тобой ему дорого обойдется, так что…
Ксюша смотрела на Игоря Станиславовича во все глаза: неужели Женя мог что-то такое говорить?
— Понимаю, горько тебе такое слышать… А знаешь что? Я тут еду на конференцию в Италию. Буду там с докладом выступать. Ты знаешь, я человек не последний, могу повлиять на организаторов – там уже все доклады утверждены, но стендовые доклады еще можно впихнуть. Не поехать ли тебе со мной? Это такой опыт, Ксюшенька, тебе будет очень полезно! А Евгения ты забудь – он не для тебя, сама понимаешь…
Она не помнила, как вышла из его кабинета, что говорила. Конечно, Игорь Станиславович был прав – ей нужно освободить Женю.
***
Ксюша подкараулила его у подъезда – не хотелось говорить при всех. На секунду она залюбовалась его красивым профилем, его намокшими под дождем волосами, которые от влаги еще больше закудрявились. Заметив Ксюшу, Женя улыбнулся, бросился к ней, потянул за собой в подъезд.
— Какой сюрприз! Где ты была? Я искал тебя!
Он потянулся к ней своими губами, но Ксюша отодвинула его.
— Погоди, нам нужно поговорить.
Она хотела быть строгой и четкой, но стоило его голубым глазам взглянуть на нее, и вся ее решимость растворилась. Она всхлипнула, наморщилась, и сквозь слезы и икание рассказала ему все.
Женя слушал ее внимательно, вглядываясь в сумраке подъезда своими чуткими глазами. Когда она закончила, он внезапно засмеялся, прижал ее к себе и сказала на ухо:
— Какая ты у меня еще наивная! Да врет он все, ничего я такого не говорил!
Ксюша рассердилась, попыталась его оттолкнуть. Тогда Женя посерьезнел и произнес:
— У меня деда в Сибирь сослали, как политического. Он доктором был, профессором. Ничего не умел кроме хирургии своей. И бабушка тоже – ну, домом заведовала, кухаркой управляла да горничной. А тут – лес, мороз, голод. Всему научились, представляешь? Выжили, и потомство народили. Папу вот, моего. Я деда, знаешь, как любил? Он в девяносто три умер, великий человек. Мне частенько кажется, что он на меня смотрит с неба: иногда одобряет, иногда и поругивает.
Не сговариваясь, они посмотрели наверх, но увидели только серый облупленный потолок.
— Я думаю, дед бы от меня отказался, если бы я сейчас тебя бросил. Какая разница, кто твой отец? Главное – кто ты. А я… Я люблю тебя, Ксюша. И хочу быть с тобой всегда.
Он крепко обнял ее, погладил по мокрым волосам.
— Хорошая моя, – прошептал он. – Пошли, мама сегодня плов готовит… А к этому крокодилу больше не ходи, и никакой Италии, поняла?
Ксюша подняла на него свои карие глаза, улыбнулась в ответ и сказала:
— Поняла…
