Её второй по счёту муж объявился внезапно. Вера знала, что соседский дом продаётся, там такая история приключилась, весь посёлок следил за ней как за турецким сериалом: преподаватель философии, шестидесятилетний Николай Ефимович, притащил домой внебрачного сына Юрочку двадцати двух лет от роду.
– Знакомьтесь, – говорил он каждому встречному. – Мой сын Юрий.
Все знали, что детей у профессора нет, и удивлялись такому повороту. В особенности было любопытно, как восприняла новость его жена Анфиса, кто-то даже поговаривал, что сын этот рождён в их законном браке и был сдан в детский дом в младенческом возрасте, а теперь вот принят обратно. Но они ошибались, конечно.
Сорокатрёхлетняя Анфиса, много лет скучавшая в окружении кустовых роз, внезапно начала бегать по утрам и носить обтягивающие легинсы. Все, кроме профессора, быстро смекнули, что к чему и разделились на два лагеря: одни сочувствовали бедняге, который решил сделать доброе дело и признать незаконнорождённого сына, а получил нож в спину, другие восхищались помолодевшей Анфисой, которая умудрилась охмурить пасынка. Впрочем, ставок на продолжение истории никто не делал: ясно же было, что молодой потешится и сбежит, зато Анфисе будет что вспоминать на старости лет.
– Я бы тоже выбрала молодого красавчика, а не старика с лысиной, – сказала как-то Анна Ивановна, местная законодательница моды, которая первая стала носить молодёжные кроксы и рваные джинсы. – Но что она о себе думает: возраст-то уже не для того, чтобы романы крутить!
Вера, которой недавно исполнилось пятьдесят два, не считала Анфису старой, и хотя шашней с юным отпрыском не одобряла, была рада, когда в один прекрасный день Анфиса гордо собрала вещи и удалилась вместе с Юрочкой. А потом ещё и на развод подала, отсудив у мужа половину дома. Сосед Вере никогда не нравился: он терпеть не мог животных, расставлял на своём участке капканы, в которые попадались наивные кошки, и подмешивал яд в куски мяса, выкладывая их вдоль своего забора. Несколько раз жители посёлка писали жалобы на Николая Ефимовича, но так как с поличным его не поймали, то и сделать ничего было нельзя.
– Здравствуй, Верочка, – произнёс её второй муж Боря, когда она открыла ранним утром дверь, удивляясь, кому приспичило прийти в такую рань.
Вообще-то, к Вере вообще никто не приходил без предупреждения, а если кто и мог, то подружка Тося, но с ней она перестала общаться после того, как Тося не встретила её в аэропорту.
Вера всю жизнь ото всех сбегала: от подруг, мужей, работодателей. Ей казалось, что никто её достаточно не ценит, а раз так, то нечего размениваться, найдутся те, кто сможет понять, какое сокровище им досталось.
От Бори она ушла после того, как узнала, что он общается с соседкой сестры. Боря всю жизнь занимался отделкой квартир, и сестра Бори, купив квартиру в ипотеку, убитую и обезображенную, попросила его привести квартиру в божеский вид. Вере и так не нравилось, что Боря делает это бесплатно, сестра только за материалы платила, так ещё и эта соседка. Вера как раз ужинала с Борей, когда у него зазвонил телефон. Он взял трубку, и Вера услышала женский голос, но сами слова не расслышала.
– Кто это был? – спросила она у мужа.
– Соседка Викина, Света. Попросила лампочку вкрутить.
– А что, сама она лампочки не умеет вкручивать?
– Видимо, не умеет.
– И что же она раньше делала?
– Понятия не имею. Верочка, ну чего ты привязалась?
– И сколько лет этой соседке?
– Тридцать девять.
Самой Верочке тогда было сорок пять.
– Так, значит… А что у тебя жена есть, она в курсе?
Когда Боря занимался ремонтом, обручальное кольцо он снимал.
– Зачем? – удивился Боря. – Ей-то какая разница?
Конечно, Вера не сразу подала на развод, несколько месяцев оценивала заинтересованность мужа в отношениях, и в итоге сделала вывод, что он к ней остыл. А раз так, то и ей это не нужно.
И вот он стоит на пороге и смотрит на неё так, словно сегодня Новый год, а он Дед Мороз с мешком подарков.
– Чего надо? – грубо спросила Вера, почему-то сразу думая про старый халат, который зачем-то нацепила, про непрокрашенную седину (раньше её красила Тося, чужим людям Вера не могла доверить свои волосы) и морщины, которых, конечно, стало гораздо больше со дня их последней встречи. После Бори она успела побывать ещё раз замужем, и на этот раз сбегать не пришлось: муж умер год назад, оставшись в памяти Веры самым лучшим из трёх.
– Я твой новый сосед, – сообщил Боря. – Увидел на сайте, что Николай дом продаёт, и подумал: вот это да, я же как раз дом хотел купить, надоело в каменных джунглях, как говорится…
Вера захлопнула дверь перед его носом, давая понять, что продолжения разговора не будет. Это он чего удумал: после всего, что было, они смогут стать добрыми друзьями?
На следующий день она обнаружила на своём крыльце ведро. А в ведре красные розы, те самые, кустовые, которые Анфиса выращивала. Вера проигнорировала и ведро, и розы, и они грустно увядали на её крыльце, пока их не сдуло порывом ветра, усыпав лепестками участок.
На другой день ведро снова стояло на крыльце, на этот раз с белыми розами. Что это значит? Может, он, наконец, осознал, какое сокровище потерял? Это было приятно, но, может, Вере только кажется? Обсудить было не с кем, и в сотый раз за эти полгода она пожалела, что поссорилась с Тосей.
Они и не ссорились, в общем-то. Вера просто перестала отвечать на её звонки, а когда Тося пришла, не открыла дверь, притворилась, что спит или её нет дома. Тося приходила ещё раз, и на этом всё. Не так уж сильно Вера была ей нужна, получается. И в аэропорту тогда не встретила, а Вера же ей намекала, что и денег на такси совсем нет, и чемодан тяжёлый, и прилетает она ночью. Летала Вера к сыну, который зачем-то переехал в Калининград, говорил, что там море и славный климат, но на самом деле, как подозревала Вера, просто устал от её опеки. Понятно, что он в свои двадцать семь считал себя взрослым, но какой он взрослый? Вон она прилетела и увидела, что вместо штор у него жалюзи, а эта пигалица его даже не потрудилась купить и повесить. Пришлось всё самой делать, а они ещё и обиделись, дескать, цвет не такой. Нормальный цвет, нечего придираться.
Когда розы появились на крыльце в третий раз, Вера сдалась. Она испекла пирог и пошла к Тосе. Та открыла дверь, посмотрела на пирог в руках Веры и спросила:
– Там стрихнин?
Вера рассмеялась.
– Хочешь, я сама первый кусок съем?
– Хочу.
Тося сварила кофе в турке, и его густой аромат наполнил кухню, напоминая Вере о тех приятных часах, которые она провела здесь, сплетничая с подружкой.
– Так и будешь молчать?
– Тось… Боря Комаровский дом купил.
– Я в курсе.
– Правда?
– Встретила его в магазине. И что? В тебе всколыхнулись старые чувства?
Вера поморщилась.
– Да не во мне дело. Он мне это. Розы в ведре приносит.
– Розы? В ведре?
Тося даже очки приподняла, словно они мешали ей правильно интерпретировать слова подруги.
– Ну да. Анфиса которые выращивала. Ты же знаешь, там целый цветник. Он их срезает, ставит в ведро и приносит мне на крыльцо.
– И дальше что?
– Дальше ничего
– И не записки?
– Ни записки.
Тося подошла к шкафу.
– Нам нужно что-то покрепче кофе, – заключила она.
У Веры аж слёзы на глазах выступили: она и забыла, какой понимающей бывает Тося.
Когда с обсуждением Бори было покончено, Тося резко отодвинула от себя пустую тарелку (она съела три куска пирога, всегда любила Верину стряпню) и сказала:
– А теперь давай начистоту: что это были за выкрутасы? Если бы Алексей не был погребён в земле, я бы подумала, что ты приревновала, больше никаких объяснений твоим странным поступкам я не вижу.
Вера насупилась и призналась:
– Ты меня в аэропорту не встретила.
– Что?
Тося выглядела такой ошарашенной, что Вера даже засомневалась: может, ей приснилось всё это — и полёт к сыну, и разговор с подругой?
– Ну, когда я из Калининграда летела.
– Но ты же не просила!
– Я думала, ты сама поймёшь.
Подруга вздохнула, налила им ещё по одной стопке и строгим голосом произнесла:
– Знаешь, что? Я вот всю жизнь молчала, а сейчас скажу. Вера, ты не пробовала говорить с людьми? Спрашивать, просить, объяснять? Ты могла бы сказать Боре, что тебе неприятно, что он флиртует с соседкой, а не подавать сразу на развод: нормальный ведь мужик, и не женился больше ни на ком, видимо, тебя ждал, старую клячу. У сына могла спросить, нужны ли ему твои шторы? Мне сказать, чтобы я в аэропорт за тобой приехала? Хотя, знаешь, не ближний свет туда ночью тащиться. Язык тебе для чего, Вера? Даже боюсь спрашивать, что у тебя по русскому языку и литературе в школе было.
– Пятёрки, – обиделась Вера.
Но над словами Тоси задумалась. И правда, почему она никогда не говорит? Не спрашивает, не просит, не объясняет? Потому что это ниже её достоинства, вот почему. Но что-то здесь было не так, и Вера это понимала.
– Ладно, Тось, прости. Забыли?
– Забыли.
Хмель не полностью выветрился, когда Вера подошла к своему дому. И внезапно она решилась: повернула и прошла к соседнему дому, хотя Бори вполне могло и не быть, она видела, что он на машине уезжает и приезжает, видимо, на работу ездит, это ей после оставленного мужем наследства работать не нужно, и всё, чем она сейчас занимается, это пишет статьи для женского сайта и модерирует форум за смешные деньги.
Машина Бори была на месте. Пока решимость не выветрилась, она постучалась в дверь.
Боря вышел в одних трениках, руки у него были в перчатках, измазанные краской. Увидев Веру, он улыбнулся.
– А я тут ремонт затеял, – проговорил он.
Вера смотрела строго.
– Объясни, что всё это значит?
– Что? – не понял Боря.
– Дом этот. Розы. Ты что, сойтись опять хочешь?
Улыбка на лице Бори слегка поугасла, и Вера испугалась: какая она дура, сама всё придумала, нет, зря она пришла, нужно…
– Не знаю, – ответил Боря. – Я надеялся, что ты изменилась. Повзрослела. Если так, то хочу.
Вера вздёрнула нос.
– Я давно взрослая.
– Не думаю.
Они молча смотрели друг на друга. Наконец, Вера сказала:
– Я сегодня пирог испекла, но Тоска весь съела. Знаешь же её, такая обжора. Я пойду другой испеку. Заходи на чай.
Развернулась и пошла к своему дому, боясь услышать отказ. Но Боря крикнул:
– Замётано!
На крыльце стояло ведро с розами. Они немного подвяли, но были все ещё прекрасны. Вера взяла ведро и занесла его в дом.
